Владимир Микушевич о Лине
Владимир Борисович Микушевич - выдающийся философ, поэт, искусствовед, один из лучших современных германистов. Его переводы Рильке, Ницше и Григора Нарикаци (величайшего армянского поэта X века, из которого вышла, как мне кажется, вся высокая мировая поэзия) не имеют равных. Вот два его маленьких эссе о Лине: "Единое слово" и "Легенда или пророчество".
Имя Лины Мкртчян знают многие, а пение ее мало кто слышал. Это противоречие, странное даже для нашего странного времени. Искусство Лины вызывает противодействие, даже вражду, и у этой вражды есть определенные основания, по-своему характеризующие и подтверждающие искусство певицы.
В своих выступлениях Лина всегда подчеркивает, что она, прежде всего, церковная православная певица, но, по мере того как входит в моду эффектное, показное православие, рассчитанное на концертные залы и телеэкраны, она все больше самоизолируется, уходит в себя, удаляется от большой сцены. Певица не может согласиться с тенденцией превращать богослужение в концерт. Она свои концерты превращает в богослужение, так что их подчас неловко называть концертами. Лина поет «Stabat Mater» Вивальди и «Песни умершим детям» Густава Малера, и в ее пении слышится духовная настроенность, немыслимая вне христианства и потому кажущаяся неприличной пресыщенным любителям общечеловеческих ценностей.
Русская тема решительно преобладает в творчестве Лины. Ее искусство не по душе тем, кто дискредитирует русскую традицию сентиментальными и лубочными стилизациями. Откровенная подлинность Лины бросает вызов нашему лицемерному истеблишменту.
Я убедился, с каким трудом проникают в печать статьи о ней. Ни одна из моих статей не была напечатана без искажений. Название «Сокровенная Россия» почему-то превратилось в «Образы России» («Московские новости», номер 22, 1993), а «Голос, единственный в мире» в некрологическое «Ей голос был...» («Экран и сцена», номер 12, 1993) — вопиющая бестактность по отношению к певице, находящейся в расцвете творческих сил. Лина поет свое исповедание веры в арии Вани из оперы Глинки «Жизнь за царя». В этой арии пророчество о судьбах России, и Россия будет жива, пока в нее так верят.
Оказывается, сама популярность Чайковского повлекла за собой общедоступные, поверхностные, исполнительские напластования, мешающие услышать его. Высочайшая музыкальная культура певицы в сочетании с ее неотразимым вдохновением позволила многим слушателям впервые соприкоснуться с гением Чайковского.
Речь, действительно, идет об открытии нетолько в исполнительском искусстве, но и в области непреходящей музыки. Певица свидетельствует: в творчестве Чайковского достигает высшей степени вокализация мира, составляющая истинную основу Русского православного мироощущения. Если западная традиция возводит бытие к пифагорейской музыке сфер, то православная русская София Премудрость Божия слышит в мире голос Творца и отвечает на пего человеческим голосом. История западной музыки - это непрерывное уподобление человеческого голоса музыкальному инструменту, идущее от Палестрины через Баха к Шенбергу. Чайковский идет в противоположном направлении. Проникнутый духом православной литургии, он придает каждому музыкальному инструменту звучание человеческого голоса, вокализирует оркестр, создает не только вокальные симфонии, но и вокальные балеты. Насколько мне известно, в современном мире только одинокий голос Лины возвещает такого Чайковского, великого православного певчего, и клавир Евгения Талисмана не аккомпанирует, а вторит ее голосу.
В творчестве Лины был период, когда она превращала романс в маленькую музыкальную драму, реализуя диалогические возможности cвоего непредсказуемого голоса. На концерте 28 октября неожиданно дала себя знать камерная задушевность. Великолепная акустика зала предоставила возможность этому голосу свободно шириться, отдаваясь в каждой человеческой душе лишь своими тончайшими модуляциями, так что каждый слушатель верил: певица поет негромко, поет ему одному Так она спела романс «Примирение» («О засни, мое сердце, глубоко»), и жажда потустороннего покоя обернулась трагическим жнзнеутвержденнем щзпрекп всему. Если прежде низкие н высокие тоны ее голоса чередовались, а то и спорили друг с другом, то теперь они явили свое изначальное единство, сливаясь в неисчерпаемой гармонии, когда «слеза в твоем ревнивом взоре» таит уже в себе «любовь, широкую, как море», а голос пророчит - и этой любви сольемся мы все. Странное, неземное впечатление производит в исполнении Лины романс «День ли царит».. Этс одновременно песня ангелу хранителю и песня ангела хранителя: «все о тебе...» и «все от тебя...» Лина выявляет сокровенную, единую и, может быть единственную стихию Чайковского - райское слияние любящих существ. Чайковский был провозвестником этого всемирного слияния; что привлекало к нему сердца п отвращало от него, изолировало его среди грешных, мятущихся, разрозненных самолюбий. Все существующее композитор хотел бы слить «в единое слово». Это единое слово и пела Лина на своем незабываемом вечере, уверив слушателей: голос и логос едины в скорбящей и торжествующей женственности. Так певица даровала, нам восторг единения, вызывающей слезы, и слезы лились в зале, предвещая блаженное слияние, по котором стосковалась Россия.
Владимир Микушевич