ОТЕЦ ГРИГОРИЙ
Дорогие мои! Мы продолжаем публикацию глав из книги Ольги Григорьевны Пономарёвой "Во Имя Твое" о чудесном житии святых подвижников нашего времени - батюшки Григория и матушки Нины Пономарёвых
Часть 1 Часть 2
Способность наша от Бога: Он дал нам способность быть служителями Нового Завета,
не буквы, но духа...
(Второе послание к коринфянам св. aп. Павла)
Жизнь сложилась так, что мое общение с отцом было не постоянным, а скорее эпизодическим. Первая наша встреча, как я уже писала ранее, произошла по приезду его с Севера, когда мне было почти 16 лет.
Не прожив и месяца после возвращения, папа осуществил данный им обет - отдать всего себя на служение Богу и Православной Церкви. Мама, конечно, его поддерживала. Прослужив недолгое время диаконом в Иоанновской церкви Свердловска, он получил постоянное место в небольшом районном городке Кушва, куда они с мамой и поехали. Я же осталась в Свердловске продолжать учебу, и с этого времени фактически началась моя самостоятельная жизнь.
Конечно, мы виделись. Все каникулы я проводила у них. Но велики ли каникулы для познания внутреннего мира человека, прошедшего такой сложный путь? Да и я, в силу своей молодости, была слишком занята своими проблемами, чтобы глубоко понять, что пережил он и как формировался (лучше сказать выковывался) его характер. Он попал в Сталинскую «мясорубку» всего в 24 года. Как он не сло-мался духовно и физически в столь молодом возрасте? Именно там возмужала его воля и укрепилась Вера. Каким сильным, но внутренне закрытым человеком приехал он с Севера.
И в последующие годы жизнь тоже ставила перед ним сложные и трудные задачи, но они отвечали уже новому времени... В те годы я не могла заметить и оценить его постоянный духовный рост. И лишь теперь, стараясь понять и охватить его личность, связывая воедино, как мозаичную картину, его записи, дневники, письма, вкладывая в недостающие звенья свои воспоминания о его беседах с родными, советы многочисленным духовным чадам, несущим ему свою боль и неразрешенные вопросы, - я пытаюсь выявить его самые главные требования прежде всего к себе, а затем - к людям. Вера. Чистейшая, беззаветная, безусловная Вера и Надежда на Господа при любых обстоятельствах... Но как сделать эту Веру не застывшей, не «мертвой», а живой, трепетной и приносящей спасительные плоды? Это стало его целью и в самосовершенствовании, и в постоянной духовной помощи всем, нуждающимся в нем.
В годы служения в Кушве, а потом в Н-Тагиле он был переполнен энергией, которая находила выход в самых различных проявлениях. Он с наслаждением работал в храме, приводя в порядок церковные книги, иконы, киоты. Его часто можно было видеть в церковной ограде с плотниками, столярами. Одновременно он с пастырской теплотой и терпением окормлял вверенную ему Господом паству, ведя неутомимую духовно-просветительскую работу.
Надо сказать, что к концу 50-х и в 60-е годы духовной литературы в стране почти не осталось, и то малое, что удавалось найти батюшке, он переписывал вручную, тиражируя для многочисленных духовных чад. Позднее удалось купить пишущую машинку, и отец Григорий специально научился печатать, чтобы более полно удовлетворять духовный голод всех страждущих. Постоянная привычка печатать духовную литературу сохранялась в нем до последних дней жизни. Будучи уже смертельно больным, он еще пытался напечатать страничку, другую... Так и остался после его кончины лист бумаги, вставленный в машинку, с недопечатанным словом... Не смог. Но у многих верующих остались как память о батюшке перепечатанные им самим и благословленные тетрадки с духовными записями.
Читая его дневник, можно проследить, как он постоянно и пытливо всматривается в себя, совершенствуя и обостряя свой дух. Он постоянно как бы наблюдает себя со стороны. В его записях все чаще появляется мысль о значении времени; конкретного времени, отпущенного каждому. Как это время использовать с максимальной пользой? В дневнике настойчиво звучит тема часа в течение суток. Контроль: что сделано за час, на что он потрачен? Думаю, что тут не последнее место имела жизнь в заключении, в лагере. В шахте или на лесоповале реальность того, что любой час может быть последним, повышалась в сотни раз в сравнении с жизнью на воле. Очень настойчиво проводится мысль, что в любой час надо быть готовым предстать пред Господом с ответом за все.
Через год служения диаконом в Кушве, 6 ноября 1955 года, в день празднования иконы Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радосте» Преосвященнейший архиепископ Свердловский Товия совершил рукоположения отца Григория во иереи. Вскоре батюшку переводят в Н-Тагил. А в 1962 году архиепископ Свердловский Флавиан назначает отца Григория настоятелем Свято-Духовской церкви в поселке Рябково города Кургана.
Несколько месяцев прослужил батюшка в рябковской церкви, к тому времени уже «приговоренной» городскими властями к переоборудованию ее под кинотеатр. А вскоре верующим предложили новое место под строительство молитвенного дома в поселке Смолино, который и был построен с Божией помощью трудами отца Григория и его духовных чад. Престол нового молитвенного дома освятили в честь Святого Духа. Из рябковского храма перенесли церковную утварь, иконы, богослужебные книги и священнические облачения, и богослужения возобновились. Много лет отец Григорий, окормляя созданный им приход, служил один. Они строитель, и настоятель, и требный батюшка одновременно. Жизнь его была настолько спрессована во времени, что с новой силой звучит в его духовном дневнике тема значения и силы часа.
В те годы он служил один. Вставая в 4-5 часов утра, батюшка готовил себя к Божественной Литургии. Потом сразу же крещение, венчание, панихида... А в городе уже ждут его с требами. Сообщение с Курганом было тогда через поселок Восточный. Через Тобол переправлялись в то время различными способами: и лодки, и плотики, иногда - мостки почти без перил. И вот он с тяжелым «требным» чемоданом в облачении (а летом сверху еще болоньевый плащ), при температуре 25-30 градусов жары добирается в любую точку города и близлежащих поселков на общественном транспорте или пешком. Где-то ждут его на исповедь и причастие, где-то - на соборование. Как бы далеко и сложно не было добираться, он никогда, никому не отказывал. Домой приходил белее мела, чтобы сбросить насквозь промокшую одежду и... бегом в храм ко всенощной. Только вечером он давал себе немного отдышаться, обдумать проведенный день и еще успеть подготовиться к следующему, такому же. Конечно, только Господь давал ему силы. Что такое отпуск, он просто не знал. Лет 13-15 батюшка жил такой напряженной жизнью. Но ему готовились новые испытания.
Папа был слишком закрытым человеком, чтобы посвящать в свои тяготы близких. Кроме мамы, конечно. Так что я не могу объяснить причины его переводов сначала в Шадринск, вскоре в Куртамыш, потом в Усть-Миасс и так далее... Скорее всего, это было связано с уполномоченным по делам церквей Курганской области. Но факт остается фактом: мои престарелые родители, живя в Кургане, стали «перелетными птицами». Церковный дом, где они жили все годы службы в Свято-Духовском храме, им пришлось освободить, и они купили маленький домик здесь же, в Смолино, где и жили до самой смерти. Уезжая на субботу и воскресенье или на праздничные дни на неделю, иногда на полторы, они возвращались в Курган, чтобы снова ехать на очередную субботнюю и воскресную службу. Переехать совсем на каждое из мест нового назначения они не могли, так как понимали, что это носит временный характер и переводы с прихода на приход спонтанны и необъяснимы. За ними, как по команде, поднимались и их многочисленные духовные чада, верные в радостях и трудностях. И храмы маленьких городков и поселков наполнялись церковным пением и чтением наших милых курганцев.
Приезжая в Курган, я совершала вместе с ними эти беспокойные поездки. Как я отметила для себя, чтобы добраться из дома в Кургане до храма в очередном городке, они должны были преодолеть около четырех пересадок. Первая - из дома через Тобол до рынка, вторая - от рынка до автовокзала, третья - на рейсовом автобусе до города, четвертая - на местном автобусе до храма. Иногда бывало, что они шли пешком около 11 километров, например в Усть-Миасс. И так продожалось не год или два, а лет 5 или 6. И прекратилось лишь когда у отца Григория резко обострилась давно возникшая желчно-каменная болезнь, на болевые приступы которой он не обращал до поры внимания. И болезнь эта распо рядилась по-своему: острейший приступ желчно-каменной болезни, осложненный перитонитом... Произошло это, слава Богу, в Кургане, а не на выезде. И на волоске от смерти он был прооперирован практически без какой-либо надежды. Уже потом, когда его перевели из реанимации в отделение, студенты-медики приходили посмотреть на такое чудо, как выживший папа после почти безнадежной операции. Свершилось чудо, он поправился и еще более десяти лет служил Господу и Его Церкви, помогая верующим советами и молитвами. Он исповедовал в Свято-Духовском храме и даже иногда, правда очень редко, служил Литургию. Каким лучезарно-ликующим приходил он в эти дни домой.
Еще в 1970 году, когда батюшка постоянно служил в церкви Смолино, он предчувствовал грядущие неприятности. Для себя он написал в это время молитву на каждый день. Разбирая его бумаги, я нашла ее и была потрясена глубиной и содержательностью для всех нас, страждущих и немощных, обремененных ежедневными тяготами и заботами.
Молитва отца Григория
Только на нынешний день.
Господи! Я не молюсь о будущем, далеком и о нуждах завтрашнего дня; лишь ныне сохрани меня под покровом Твоим, только нынешний день.
Спаситель! Будь со мной в труде моем и молитвах, помоги мне быть добрым в делах и словах только нынешний день. О, пусть я не буду настойчив в исполнении своей воли.
Не попусти, Господи, чтобы я произнес слова безполезныя. оскорби- тельныя, преступный. Внуши устам моим слова ободряющие, утешающие и радующие всех, с кем я встречаюсь в нынешний день.
Благость Пречистой Матери Твоей, Господи, да сопутствует мне и да поможет при встречах с людьми.
Пусть я не буду причиной чьих- либо страданий, печали и слез на нынешний день.
Господи! Бедствие приближается ко мне: дай мне силы встретить беду без ропота и уныния, как вестницу Твоей правды и любви ко мне на нынешний день.
Не прошу я, Господи, о завтрашнем дне, завтра быть может я буду близ Тебя, но пощади меня, научи меня, сопутствуй мне только нынешний день. Аминь. (17. 11. 1970 г. )
В памяти моей всплывают моменты общения отца Григория с природой. Глядя на поля, деревья, травы, цветы, он не уставал повторять: «Как много дал нам Господь, и как порой мы бываем к этому бесчувственны и неблагодарны». Скромный полевой цветок мог восхитить его и вызвать растроганные чувства своим совершенством. Особенно любил он смотреть на небо, говоря, что нет ничего прекраснее неба в любое время.
Летом я приезжала к ним сначала на каникулы, а потом, уже работая, во время отпуска. Родители мои жили тогда в Смолино, в церковном доме, огород которого подходил прямо к обрыву, к реке. По узкой тропочке можно было спуститься к воде.
Стоя на обрыве, нам открывались такие бескрайние дали! Под ногами плескался, тогда еще довольно чистый, Тобол. На другой его стороне - пологой и песчаной, вольно раскинулись огромные поляны, овраги и овражки, заросшие дикой вишней, мелким кустарником, камышом и полевыми травами. А маленькие болотца и ручейки бывшей старицы Тобола были приютом всякой летающей, плавающей и ползающей живности, резвящейся среди водяных лилий, кувшинок и высоких, нарядных стеблей иван-чая.
Поля, еще не распаханные и не застроенные коллективными садами, наполняли все вокруг дивными, целительными ароматами. Река гасила шумы города, и только иногда проходящий по Омскому мосту поезд, похожий издали на игрушечный тепловозик с вагончиками, привлекал к себе внимание или гудком, или ненавязчивым перестуком колес. Батюшка сколотил у нашего забора на краю обрыва скамеечку и теплыми вечерами, уже после службы, любил посидеть, подумать, послушать тишину, любуясь красотой и гармонией наступающего вечера.
С удовольствием принимал он в свою компанию и нас с мамой. С этого места мы особенно любили смотреть на небо, которое завораживало своим необъятным куполом.
А какие волшебные краски доводилось видеть нам чаще всего при закате солнца! Казалось, невозможно так тонко, искусно соединить нежную лазурь, где-то вспыхивающую изумрудной полосой, переходящую вдруг в нестерпимо ярко-блестящее золотое облачко, с багровыми клубами, похожими на гигантские люстры, которые, медленно выцветая и переливаясь через все оттенки розового, истаивали вдали.
Наше светило, устав за день, медленно опускалось за городом, но феерия красок и света не заканчивалась. Вот поплыли по необъятному небу, как по морю, белые, кудрявые деревья, подсвеченные розовым. Вот они почти незаметно для глаз превратились в длинные узконосые палевые ладьи, а те, в свою очередь, слились в огромный, старинных очертаний, парусник. Ну прямо «Летучий Голландец» какой-то. А вот из него возник замок с башенками, бойницами, но только где же этот ошеломляющий золотисто-палевый цвет? Его уже и в помине нет. И замок-то - голубой, даже серо-сизый, и в постепенно надвигающихся сумерках можно еще видеть, как из него вытянулось длинное, забавное лицо в шляпе... Шляпа-то уж совсем потемнела. Вот и первая звезда...
С реки вдруг потянуло уже ночной сыростью. Тихо так, что слышно, как плеснула рыба, а с противоположного берега из камышей стали медленно выползать, вытягиваясь, длинные, полупрозрачные ленты тумана, окутывая кусты и почти ложась на воду, усиливая тишину настолько, что, кажется, звенит в ушах. Или это комары?! Ну, конечно, да какие еще злющие... «Пошли скорее домой, - говорит матушка, - чай, наверное, давно остыл». Папа с просветленным лицом, словно умылся в этой вечерней свежести и красоте, неторопливо встает. В глазах его еще отражается небо, и лицо светится теплом и благодарностью к Создателю.
Продолжение следует...